Россия молодая. Книга первая - Страница 109

109

Майор Джеймс посмотрел на строгого хозяина, подумал и снял шапку с железом.

— Нам проводник нужен! — сказал майор. — Мы хорошо заплатим. Пусть покажет, где есть самоедин.

— А его нынче нигде нету! — сказал хозяин. — Он, господин, ушел. Вот вы олешек ему побили, он и побежал рассказывать всем своим сородичам, что за люди пришли на Подгорье. Теперь не отыскать вам самоедина. Все снимутся.

— Так нет, не снимутся! — воскликнул Джеймс.

Глубоко на уши надвинув тяжелую шапку, он встал и велел подавать себе коня. Трубач на улице заиграл «поход». Рейтары нехотя садились в седла. Сержант Колней, на той же петле, которой ловил олешка, привел самоедина — без шапки, седого, с редкой бороденкой. Самоедин был пойман за деревней, и теперь ему предстояло стать проводником.

— О! — сказал майор Джеймс. — Мы будем хорошие друзья, не правда ли? Мы не будем огорчать друг друга. Колней, дайте ему выпить!

Колней налил старичку выпить и слегка ослабил петлю на его тонкой шее. Старик выпил, пожевал губами. В сумерки майор Джеймс объявил ночевку. Старика посадили у костра, не снимая с него петли. Старичок детскими глазами посматривал по сторонам, потом достал из-за пазухи деревянную чурочку и постегал ее прутиком.

— Что это он? — спросил Джеймс.

— Бога своего наказывает! — догадался сержант. — Напортил ему бог. Из-за него он и к нам попал, самоедин.

Ночью старичок задушил себя петлею. Не нарочно, конечно. Просто хотел убежать, а рейтар, приставленный его сторожить, слишком сильно дернул…

Пришлось возвращаться в деревню и брать там силой русского парня. Еще через неделю отряд в сумерки выехал из густого кустарника на полянку, где теплились огоньки и отчаянно лаяли собаки. Сквозь огромное стадо оленей всадники едва протолкнулись к конусообразным чумам, спешились, пошли туда, откуда доносился детский плач, людские голоса, кашель. Вязали людей здесь же, в чумах, не понимая кого вяжут — мужиков или баб. Когда разобрались, оказалось — мужиков всего четверо, остальные — либо дряхлые старики, либо бабы. Были еще и детишки.

Один из крайнего чума ушел, убежал.

Майор Джеймс закурил трубку, вытянул ноги к огню, задумался. Неподалеку, на еще не выделанных шкурах, умирал сержант Колней — его съела горячка. Еще один рейтар — здоровенный и смышленый Хьюзе — за этот поход стал кашлять кровью. Имеет ли смысл ехать глубже в эту проклятую тундру?

После дневки и отдыха пошли дальше. Пойманных самоединов вели на арканах, но так, чтобы никто из них не мог удавиться. Еще в трех днях пути нашли следы ушедшего кочевья…

К вечеру здесь похоронили сержанта Колнея. Не нашлось охотников даже вырубить крест. Рейтары роптали. Однажды майор услышал, что его собираются прикончить. Это была не шутка. Наемники умели резать своих командиров.

Когда вдруг среди ночи исчез русский проводник, Джеймс решил возвращаться обратно. На пути к Архангельску похоронили еще двоих рейтаров и двоих самоединов. Майор Джеймс ехал мрачный, его тоже трясла лихорадка.

В Подгорье отряд остановился на отдых. Суровый хозяин, который на пути в тундру угощал хоть кедровыми орешками, теперь не сказал ни слова, а только качал головой и вздыхал. Рейтар боялись все, с ними никто не разговаривал, дети убегали от них.

В Архангельск майор Джеймс привез одного самоедина — старичка Пайгу.

— Вас можно поздравить! — сказал сквозь зубы полковник Снивин. — В обмен на четырех рейтар — одного старика. Хорошо.

Джеймс молчал. Ему было все равно: лишь бы лечь в постель!

4. Полковник Снивин работает

В полночь 9 октября полковник Снивин велел денщику вздуть огонь и заварить кофе. Выпив кофе в постели, он закурил трубку и начал одеваться — как всегда с тщанием и примерной аккуратностью.

— Мой друг, вам угрожает опасность? — спросила Анабелла, глядя на мужа сонными глазами.

Полковник Снивин с помощью денщика надевал под кожаную кольчугу еще малый стальной нагрудник — такие отковывали испанцы из доброй толедской стали.

— О нет, мой ангел! — сказал полковник Снивин. — Ровно никакой опасности. Но отчего не принять меры предосторожности, пусть даже излишние…

Он поцеловал жену, слегка пощекотал ей подбородок, гремя шпорами вышел.

Во дворе трещали барабаны, свистели свистелки и роговые трубы. Все было мокро и черно вокруг — кафтаны, седла, сабли, пистолеты. Стрельцы били коней по зубам, искали начальство, его ждал полковник Снивин. При свете фонаря, собрав десятских и полусотских стрелецкого полка, офицеров-рейтар, Снивин показал бирку, подкидывая ее на ладони, растолковал, как надо брать людей на цареву верфь для строения кораблей.

Драгуны уже выехали на Холмогоры — брать недоимщиков для баженинской верфи. Рейтары, таможенные солдаты и стрельцы разъезжались по слободам Архангельска — по Курье, на Мхи, в Соломбалу, на Кузнечиху. По всему глинистому Жабинскому наволоку оскальзывались конские копыта, свистели плети, позвякивало в сырой тьме оружие. Стрельцов замыкал фонарный, — вез в фонаре огонь, ежели придется стрелять.

Полковник Снивин молчал, похлопывая коня рукой в перчатке с раструбом, смотрел за порядком, чтобы никто ничего не спутал. Два стрельца, поотстав, выезжали из двора, переговариваясь. Снивин вслушался.

— Анафема, черт жирный, бирки ему подавай! — сказал один. — Откуда их набраться?

— Своих имать — за что? — спросил другой.

Полковник Снивин велел обоим спешиться. Они подошли к нему, он стал стегать нагайкой по лицам, приговаривая:

— Анафема, черт жирный, так? Это я есть — черт жирный? А ты русская свинья, и я для тебя божество!

109