Россия молодая. Книга первая - Страница 155

155

— Наш король — безумец! — сказал Альстрем, присыпая донос песком.

— Пусть помилует его святая Бригитта! — молитвенно произнес Сигге.

— Московиты непобедимы! — сказал капитан Альстрем. — Король — глупец. Ты слышал что-либо более оскорбительное для его величества?

Комит покачал головою: бывают же на свете дерзкие!

— Такие, как он, кончают свою жизнь на плахе в замке Грипсхольм! — сказал капитан. — Но не сразу. Сначала их обрабатывает палач, лучший палач королевства. И подумать только, что этот проходимец еще смел кричать на меня, когда убежали пленные…

Наверху попрежнему бил барабан, повизгивали рога, ухали литавры.

Премьер-лейтенант стоял на носу галеры, смотрел вдаль и шепотом произносил звучные строфы «Хроники Эриков»:

И тогда было поднято оружие,
И сошлись они в смертном поединке,
Сошлись для того, чтобы один победил,
А другой умер…

3. Вами крайне недовольны!

Когда галера подошла к Шепсбру — корабельной набережной Стокгольма, вдруг посыпался частый мелкий снег. Шиферные и свинцовые крыши Стадена тотчас же скрылись из глаз, за пеленою снега исчезли горбатые мосты, дворцы, Соленое море — Сельтисен, корабли на рейде и у причалов…

Дес-Фонтейнес, в плаще, в низко надвинутой шляпе, стоял у борта, смотрел, как сбрасывают сходни. Капитан Альстрем, кланяясь, просил извинить его, если в пути премьер-лейтенанту было недостаточно удобно. Дес-Фонтейнес угрюмо молчал. Он не слышал болтовни капитана Альстрема. Теплые огни Стокгольма — города, о котором он так часто думал на чужбине, — зажигались на его пути. Несколько легких санок обогнали его; веселые мальчишки, пританцовывая, пробежали навстречу; фонарщик с лестницей, как в далеком детстве, вышел из узкого переулка…

Сердце премьер-лейтенанта билось часто, он волновался словно юноша. Много лет тому назад он покинул этот город. И вот он опять здесь — будто и не уезжал отсюда…

На маленькой круглой площади под медленно падающим снегом он постоял немного. Лев, подняв переднюю лапу, словно грозясь, сидел у фонтана — старый лев, высеченный из камня, с гривой, присыпанной снегом. А в таверне неподалеку играли на лютне, тоже как много лет назад.

В тот же вечер Дес-Фонтейнес в синем мундире премьер-лейтенанта королевского флота, при шпаге и в белых перчатках, легким шагом вошел в ярко освещенную приемную ярла шаутбенахта Эрика Юленшерны, в числе прочих своих многочисленных обязанностей начальствующего над всеми тайными агентами короля.

Премьер-лейтенанту было сказано, что ярл занят и сейчас не принимает.

— Я подожду! — произнес Ларс Дес-Фонтейнес и сел на старую дубовую скамью.

Мимо него проходили один за другим флотские фендрики с едва пробивающимися усами, спесивые и чванливые адмиралы в расшитых золотом мундирах, даже корабельные священники. Ярл принимал всех. Только он, Дес-Фонтейнес, вернувшийся из Московии с верными сообщениями, никому не был нужен. Но он сидел, сложив руки на груди, глядя исподлобья недобрым, острым взглядом, ждал. И не дождался: ярл отбыл из своего кабинета, миновав приемную.

— В таком случае пусть заплатят мне мои деньги! — резко сказал премьер-лейтенант. — Я надеюсь, деньги мне можно получить?

Древний старичок, знавший всех агентов в лицо, ответил ядовито:

— Ровно половину ваших денег успел получить ваш отец — ему тут пришлось туго, бедняге. А другую половину вы получите, но не слишком скоро, — нынче времена изменились. Что же касается до приема ярлом шаутбенахтом, то вам совершенно не для чего торопиться. Ничего хорошего вас не ожидает за этой дверью: вами крайне недовольны!

Выходя из здания особой канцелярии, Дес-Фонтейнес в снежной мгле почти столкнулся с капитаном галеры Мунком Альстремом. Премьер-лейтенант не узнал капитана и, вежливо извинившись, сел на лошадь. А капитан Альстрем, помедлив, постучал деревянным молотком в обитую железом дверь и, когда привратник открыл, с поклоном передал ему свой донос, адресованный королевскому прокурору Акселю Спарре.

В эту ночь Дес-Фонтейнес, впервые за восемь лет, напился допьяна. Пил он один. Слуга, высохший словно египетская мумия, наливал ему кубок за кубком. Премьер-лейтенант пил жадно, большими глотками. Медленно отщелкивали время старые часы на камине, маятник в виде черной женщины с провалившимися глазницами косил косою — смерть пожинала плоды скоропреходящих дней. Дес-Фонтейнес пил и смотрел, как косит смерть…

Ночью, пошатываясь, он вошел в таверну, где пили купцы, офицеры гвардии драбантов, кавалеристы и рыночные менялы. Уличные девки в чепчиках и нижних юбках плясали на дубовом столе, рядом гадал гадальщик, дальше бросали кости — чет или нечет. Четверо офицеров пели новую песню о позоре русских под Нарвой. Дес-Фонтейнес выслушал песню до конца и сказал офицерам, что они глупцы и вместо мозгов у них навоз.

Молоденький офицер, с пушком вместо усов, вскочил и завопил, что он не позволит произносить неучтивости. Дес-Фонтейнес потянул его за нос двумя пальцами. На рассвете, с тяжелой головой, ничего не понимая, он слушал, как высокий в оспинах капитан читал напамять старый закон о ведении поединка:

«Если муж скажет бранное слово: „ты не муж сердцем и не равен мужу“, а другой скажет: „я муж, как и ты“, — эти двое должны встретиться на перепутье трех дорог. Если придет тот, кто услышал, а тот, кто сказал слово, не придет, то он три раза крикнет: „злодей!“ И сделает заметку на земле. Тогда тот, кто сказал слово, — хуже него, так как он не осмеливается отстоять оружием то, что сказал языком. Теперь оба должны драться. Убитому надлежит лежать в плохой земле».

155