Россия молодая. Книга первая - Страница 163

163

Полковник опустил голову.

— Премьер-лейтенант гере Дес-Фонтейнес! — громко произнес дежурный флигель-адъютант. — Войдите в зал!

Драгуны распахнули двери.

Карл сидел в центре зала совета за маленьким столиком, покрытым сукном. Слева и справа от него горели свечи в тяжелых серебряных шандалах. Его лицо выражало неудовольствие и скуку. Ему надоели болтуны. Сам он был молчалив не потому, что таким родился, а потому, что однажды решил быть молчаливым и с тех пор обходился всего несколькими словами, такими, как: «да» или «нет», «начинать» или «подождать», «наградить» или «повесить», «дайте поесть», «я не желаю!» Этих слов ему вполне хватало.

Заседания государственного совета раздражали короля. Неужели они в самом деле думают, что ему нужны их мнения? И как заставить их понять, что только те, которые молчат и выполняют его желания, нужны богу, королю и государству.

Подняв тяжелую голову, он посмотрел на рыжего адмирала Ватранга и, сделав внимательные глаза, кивнул, как бы соглашаясь с ерундой, которую нес старик. Ватранг, чувствуя себя польщенным, патетически простер руку к королю и воскликнул:

— И тогда милостью божьей добрые шведские кони ворвутся в российские степи и знамя короля будет водружено над Кремлем. Слава королю!

Карл широко зевнул в лицо обескураженному адмиралу. Пипер отвернулся, пряча улыбку. Король зевал долго, на глазах выступили слезы. Потом наклонился к своему камергеру графу Вреде и приказал:

— Принесите мне поесть, иначе я усну.

Это была очень длинная фраза для короля. Вреде, изогнувшись, исчез из зала заседаний. Теперь говорил генерал Лагеркрон — тучный старик с громоподобным басом. Изо рта его летела слюна, когда он произносил фразы о том, что Россия готова к поражению и что покончить с Августом польским — задача куда более почетная, чем воевать с московитами, которые теперь не смогут сопротивляться. После Лагеркрона поднялся барон Шлиппенбах. Разбросав ладонью пышные усы, кривясь от старой контузии, он в резких выражениях обругал и Штакельберга и Реншильда, говоривших до него, и сказал, что воевать с Россией должно немедленно, а что касается Августа, то с ним расправиться всегда хватит времени…

Король опять зевнул.

После барона томным голосом заговорил герцог де Кроа. В выспренних выражениях он бранил русских солдат, тонко глумился над их боевыми качествами. В зале посмеивались. Герцог слыл за человека остроумного.

— Однако после того, как вы, герцог, и другие генералы оставили русские войска, преображенцы и семеновцы дрались столь мужественно, что даже его величество король выразил им одобрение! — раздался спокойный и холодный голос из глубины зала.

Карл повернул длинную голову: на фоне серебристой портьеры стоял человек в мундире премьер-лейтенанта флота.

Герцог поднял лорнет, поискал взглядом дерзкого, сделал вид, что не нашел, и заговорил опять. Но уже больше никто не смеялся его остротам. По всей вероятности, это происходило потому, что король перестал его замечать.

После герцога один за другим говорили генералы, которые служили русским. По их мнению, даже затруднять короля столь мелкой темой не имело смысла. А полковник Джеймс, много лет прослуживший в Архангельске и даже знающий несколько русских поговорок, в заключение своей речи попросил один корпус шведов для нанесения решающего удара в сердце России, в Москву.

Это королю не понравилось: если так уж просто завоевать Москву, то почему он, Карл, дал московитам передышку после Нарвы?

— Глуп! — сказал король графу Пиперу, но так громко, что услышали многие.

Граф наклонил голову в знак полнейшего согласия.

Король на виду у всех ел свой солдатский ужин: кнэккеброд — сухую мучную лепешку и гороховую кашу с пшеном. В стеклянном кувшине была подана вода — все видели, что король пьет воду. Он громко, по-солдатски чавкал и утирал рот платком из холста. «Никаких нежностей!» — любил говорить Карл XII.

— Кто стоит там, у портьеры? — спросил он, запив водою свой ужин. — Этот, который вспомнил Нарву?

— Премьер-лейтенант флота и наш бывший агент в Московии, — ответил Пипер без всякого выражения в голосе.

— Тот, который дрался на шпагах?

— Совершенно верно, ваше величество…

Карл любил удивлять своей памятью приближенных и любил, чтобы этому удивлялись громко.

— Поразительно! — произнес граф Пипер драматическим шепотом, наклонившись к соседу.

— Пусть говорит! — приказал Карл, кивнув в сторону портьеры.

Он подпер подбородок ладонями и уставился на офицера красными колючими глазами.

Премьер-лейтенант заговорил скупыми, точными фразами, и Карл вдруг почувствовал, что все в этом офицере неприятно и враждебно ему: неприятен жесткий голос, независимый и неподвижный взгляд сосредоточенных глаз, неприятны мысли, которые высказывал офицер. И, чтобы он это почувствовал, Карл брезгливо сморщил свое оплывшее лицо и с рассеянностью во взгляде отвернулся к Пиперу, умевшему мгновенно понимать короля.

— Он еще молод, чтобы поучать совет! — сказал граф Пипер.

— Просто — нагл! — ответил Карл так громко, что многие в совете услышали эти слова и стали передавать тем, кто сидел далеко от короля.

Но премьер-лейтенант не почувствовал ничего. Он продолжал называть типы пушек, которые отливались на русских заводах, рассказывал о кораблях, которые вышли в Азовское море и отрезали турок от их крепостей, коротко сообщил о Новодвинской цитадели как о препятствии на пути к городу Архангельскому…

— Где же чертеж крепости? — спросил со своего места ярл Юленшерна. — Почему мы не имеем чертежа?

163