Якоб молчал, глядя на танцующих.
— Ты эст! — сказал лейтенант. — У тебя светлые волосы и серые глаза. Все эсты светловолосые. Это ничего, что ты не швед. Эсты хоть и хуже шведов, но прислуживать они могут. На больших кораблях есть должности буфетчиков. Вот туда мы тебя и определим…
— Благодарю вас, гере лейтенант! — скромно произнес Якоб.
— Да, Ревель! — говорил Улоф Бремс. — Как же… я был там не так уж давно, как раз тогда, когда пригнали русских военнопленных из-под Нарвы. Его величество государь наш король приказал ничем не кормить московитов, потому что они приучены питаться древесной корой и снегом. Их гнали пешком от самой Нарвы, этих варваров, и было довольно холодно…
Подручный буфетчика не отрывал теперь своего упрямого взгляда от лица лейтенанта…
— Было довольно холодно, — повторил он ровным голосом.
— Да, мороз. Они совсем обезумели во время перехода. Но бургомистр Ревеля получил приказ от генерал-интенданта вооружить всех эстов и, если московиты будут просить хлеба, — просто стрелять…
— Просто стрелять?
— Самое нехитрое дело! Пусть едят древесную кору…
— Кору! — словно эхо повторил Якоб. — И эсты в них стреляли?
— Нет, но мы стреляли, если видели этих варваров на нашем пути. Благодарение господу, они недолго там пробыли. Их угнали на рудники и роздали зажиточным крестьянам, как раздают рабочий скот… Я сам взял для своего отца двух московитов… Я служу короне на флоте, я моряк, должен же кто-то работать в имении…
И лейтенант ударил кулаком по столу.
— Моряки — это люди! — говорил он. — Но не всякие моряки — люди. Люди — это шведские моряки. Все прочие моряки, вместе взятые, не стоят и скиллинга. Шведский моряк — это моряк! Верно я говорю или неверно, — отвечай мне, Якоб из погребка «Веселые приятели»!
— Я бы хотел, гере лейтенант, быть моряком! — ответил Якоб. — С вашего разрешения, гере лейтенант, мне бы очень хотелось быть моряком. Если бы вы шли в Архангельск, я попросился бы к вам. Все-таки это военное плавание, гере лейтенант, в котором, несомненно, можно отличиться перед короной…
Лейтенант Бремс налил в свою кружку бренди, разбавил его пивом и выпил залпом.
— Ты не дурак! — сказал он, стукнув кружкой по столу. — Моряк — хорошая работа. У моряка порою в кармане что-нибудь да позванивает, не правда ли?
Якоб кивнул:
— Конечно, гере! Но настоящий человек — это военный моряк!
— Ты умный парень! — сказал Улоф Бремс. — Может быть, в твоей жизни произойдет перемена…
Колыванец Якоб смотрел выжидающе.
— Да! Или я не буду лейтенантом! Вот как! Плесни-ка мне в стакан еще этой дряни!
Теперь он выпил бренди, не разбавляя его пивом.
— Якоб, ты долго будешь там сидеть? — крикнул трактирщик. — Меня разрывают на части, а он уселся…
Якоб нехотя пошел за стойку. Два матроса с фрегата «Божий благовест» танцевали новый танец — алеманд. Один матрос изображал даму, другой кавалера. В погребке стоял густой хохот, «дама» очень смешно кривлялась и показывала кавалеру свое благорасположение. А кавалеру, по всей видимости, она была противна, эта «дама» с красным от пьянства носом и разодранным ухом.
К лейтенанту Бремсу подсел другой лейтенант с яхты «Резвый купидон» — Юхан Морат. Он был пьян до того, что не сразу узнал своего старого друга лейтенанта Бремса. Сначала он принял его за эконома эскадры, потом за своего родного брата.
— Тебе, как я думаю, пора на корабль! — сказал лейтенант Бремс.
— К черту! — ответил Морат.
— Ты зол? — спросил Бремс.
— Да, зол… Киты… какие киты? Такие киты разве бывают? Царь китов…
Подручный трактирщика Якоб опять подсел к лейтенантам. Улоф Бремс выпил еще бренди. Багровый от выпивки Морат ревел хриплым басом:
— Киты? Я не дурак, вот что! Я плаваю шестнадцать лет… Мы идем туда же, куда шли. Но нам нужно, чтобы никто не знал… Здесь все свои, слушайте меня, если хотите знать правду: зачем такому флоту идти на китобойный промысел? Где это видано? Только тупицы или молокососы могут верить сказкам о китовом царстве…
— Китовое царство есть! — сказал упрямый Якоб.
— А я говорю — нет! — крикнул Морат.
— Но вы все-таки идете на промысел? — спросил Якоб.
— Да, парень, мы идем на промысел! — крикнул краснорожий человек с серьгой в ухе. — И пусть я не буду Билль Гартвуд, если я не вернусь оттуда богатым, как сорок тысяч чертей с Вельзевулом впридачу…
За соседним столиком матросы сдвинули кружки:
— За русское золото в наших карманах!
— Вечная слава богатому!
— Да здравствуют архангельские киты!
— Мы не побрезгуем червонцами царя московитов…
— Вот слышите, что говорят люди! — крикнул Морат. — А они-то немало поплавали на своем веку.
И лейтенант Морат пошел пить со своими матросами.
— Все-таки в Архангельск? — задумчиво спросил Якоб. — Вы, он говорит, идете в Архангельск…
Лейтенант Улоф Бремс плохо видел своего собеседника. Иногда Якоб раздваивался в его глазах, потом вдруг превращался в самого шаутбенахта ярла Юленшерну, потом делался очень большим, походил на кита…
— Гере лейтенант! — попросил Якоб. — Возьмите меня на свой корабль.
Лейтенант широко улыбнулся, показывая желтые зубы:
— Нет ничего проще, парень. Имя Улофа Бремса кое-чего стоит на нашем флоте, клянусь своей шпагой…
— Вы обещаете, гере лейтенант?
— Что?
— Взять меня на свой корабль?
— Ребята, — крикнул лейтенант. — Ребята! Этот парень хочет быть нашим. Вот этот подручный трактирщика желает быть моряком! Что вы на это скажете?
Матросы повернулись к лейтенанту. Бремс велел Якобу подняться, чтобы все видели, каков он из себя. Якоб поднялся и спокойным, упрямым взглядом оглядел трактир.