Россия молодая. Книга первая - Страница 96

— Я не понимаю предмета нашего спора! — вспылил Ян Уркварт. — Каждый раз мы говорим об одном и том же! К чему?

— К тому, гере шхипер, чтобы ваши впечатления не шли вразрез с моими письмами. Многие из посещающих Московию, вернувшись в Швецию, рассказывают то, что от них желают слышать. В Швеции привыкли к победному бряцанию оружием. Судьба нам благоприятствовала. Победа под Брейтенфельдом возвела нас в степень великой державы. Мы господствуем над устьями всех рек в Германии, большая часть побережья Балтики принадлежит короне. Бремен и Верден, восточная и западная часть Померании, Троньем, Борнгольм, Скония принадлежат нам. Разумеется, трудно в такие времена думать о будущем. Нельзя медлить, гере шхипер, вот о чем я говорю.

— Медлить с чем? — спросил Уркварт.

— С экспедицией во славу короны. Город Архангельск должен быть выжжен до основания. Корабельные мастера должны быть повешены все до одного, дабы московиты не задумывались более о своем кораблестроении. Выход в Белое море принадлежит шведской короне. Я писал об этом дважды, и мне известно, что у меня есть сторонники там, в Стокгольме. Их немного, но они есть. Будущее Швеции зависит от наших действий здесь. Еще немного — и будет поздно. Выход на Балтику в наших руках, зачем же дразнить их воображение здешними водами? Степи — вот их стихия. Пусть скачут там на своих конях и стреляют из луков. Море подвластно шведам, и никому больше…

Уркварт подошел к столу, налил себе ликеру, пригубил, почмокал языком: ликер был хорош. Испанец неподвижно сидел в кресле, вытянув ноги к огню, полузакрыв глаза. Ему хотелось спать. Половины из того, что говорил Дес-Фонтейнес, он не понимал. Другая половина была ясна — прийти, ограбить, сжечь. Но это не так просто сделать.

— С каждым днем, гере премьер-лейтенант, вы становитесь все более решительным! — сказал Уркварт. — Экспедиция в Архангельск вызовет войну. Война с московитами дело не столь простое, как это может показаться…

— Или теперь, или никогда! — решительно сказал Дес-Фонтейнес. — Кто знает, что принесет нам следующий год? Мне известно, что они поминают Ям, Копорье, Орешек, Иван-город и поныне. Они не могут привыкнуть к тому, что у них нет Балтики.

Уркварт усмехнулся:

— Привыкнут!

Дес-Фонтейнес отвернулся от Уркварта. С ним было бессмысленно разговаривать. Он ничего не понимал, этот толстый самоуверенный офицер, с удовольствием облачившийся в платье негоцианта и забывший все ради своих барышей. С потемневшим лицом, сжав узкий рот, Дес-Фонтейнес молчал, глядя на огонь в камине. Потом спросил испанца:

— Русский государь проявлял интерес к верфям на Соловецких островах?

Дель Роблес зевнул, ответил со скукой в голосе:

— Целые дни он проводил на верфях.

— Что еще его интересовало?

— Многое, насколько я умел видеть, но более всего судостроение, гере премьер-лейтенант.

— Он часто говорил с рыбаками?

— Он проводил с ними целые дни на палубе яхты в Белом море. Они рассказывали ему и его молодым свитским о том, как следует плавать в здешних водах, и не только в здешних, но и в океане. В монастыре на Соловецких островах ему принесли старинную лоцию, написанную на дереве, на бересте…

Дес-Фонтейнес молча смотрел на испанца.

— Это плохо, это очень плохо! — наконец сказал он. — Царь Петр здесь набирает волонтеров для своего будущего флота. Чем больше здешних матросов будет на его кораблях, тем хуже для нас. Вам следовало бы, гере шхипер, рекомендовать Апраксину и другим царским приближенным набирать экипажи для будущих кораблей за границей. Чем больше наемников, тем спокойнее…

— Но наемники могут оказаться преданными московитам…

— Не часто! — в задумчивости ответил Дес-Фонтейнес. — Не часто, гере шхипер…

Проводив гостей, Дес-Фонтейнес долго смотрел на потухающие угли в камине. Лицо его ничего не выражало, кроме усталости. Потом он открыл «Хронику Эриков» и стал читать с середины:

…И заботились о лодьях и быстро бегущих судах.
Много больших мешков с деньгами
Было тогда развязано, и деньги розданы тем,
Кто должен был расстаться со своим домом
И не знал, когда вернется обратно…

4. Негоцианты российские

Свечи оплывали.

По крыше дворца на Мосеевом острове надоедливо и однообразно стучал дождь.

Петр сидел на лавке откинувшись, прикрыв усталые глаза, казалось, дремал, но когда Ромодановский замолчал, крикнул нетерпеливо:

— Далее говори!

Федор Юрьевич оглядел бояр, примолкнувших по своим лавкам, взял у Виниуса оловянную кружку, хлебнул из нее. Царь сбросил тесный башмак, пожаловался:

— Душно что-то. И дождь льет непрестанно, а все душно.

Ромодановский опять заговорил. Петр слушал, томясь.

— Пожары на Москве да пожары. Нельзя более деревянные дома строить. Вот возвернемся — думать будем. Еще что?

— Поход потешный, что давеча с Гордоном на осень определен был… Как теперь? Готовиться?

— Близ Коломенского чтобы готовили… Далее что?

— Челобитная на полковника Снивина.

Петр промолчал. Федор Юрьевич стал говорить о полковнике, что-де замечен во многих скаредных и богомерзких поступках, мздоимствует бесстыдно, иноземцам во всем потакает, россиянам от него ни охнуть, ни вздохнуть.

Царь зевнул с судорогой.

— Кто пишет?

— Гости суконной сотни — Сердюков со товарищи…

— И пишут, и пишут! — потягиваясь на лавке, сказал Петр Алексеевич. — Недуг, ей-ей! Встал им иноземец поперек горла. Ладно, хватит нынче. У тебя тоже жалобы, Андрей Андреевич?

Виниус поклонился толстой шеей, лицо у него было бесстрастное, совершенно спокойное.